— Вот как? Я и не заметила. Ты смотрел так, как будто презирал всех вокруг, а меня в особенности.

— Ты была красивой, соблазнительной, богатой. А я хотел тебя и презирал себя за то, что хочу того, что мне никогда не получить. Так что презирал я самого себя. И с тех пор я всегда презирал себя за то, что люблю тебя.

— Роберт, — попросила она, обнимая его за шею и вытягиваясь рядом с ним в струнку, — скажи это по-другому. Ну пожалуйста. Я прошу тебя, я тебя умоляю: скажи это по-другому.

Он облизал пересохшие губы, изо всех сил зажмурил глаза и, крепко прижав ее к себе, сказал:

— Я люблю тебя. Вот. Теперь довольна?

— Да, — шепнула она, уткнувшись в его шею.

Предыдущей ночью он не занимался с ней любовью. В палатке тесно, ее легко опрокинуть — все равно что заниматься любовью на глазах у всех, ведь вокруг полно людей. Он аккуратно закатал до пояса подол ее платья, спустил с себя брюки и вошел в ее плоть. Он двигался очень медленно и осторожно, а она лежала под ним, непривычно тихая и спокойная.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Интересно, слышал ли кто-нибудь, чем они занимаются?

«Да поможет мне Бог!» — думал он, но он ей верил. Да и как он мог ей не верить? Она молча держала его в объятиях и внутри своего тела, полностью отдавая себя. Он понимал, что ей сейчас не достичь пика наслаждения. Тем не менее она отдавала себя ему, ничего не получая взамен.

— Я люблю тебя, — повторил он. И он знал, что она услышала его слова любви и множество других, невысказанных слов.

И не было между ними никаких барьеров.

Глава 28

Утро еще не наступило. В лагере за пределами палатки все было относительно тихо и спокойно. Можно было бы поспать еще. Но, как часто бывает, оба они проснулись одновременно. Почувствовав, что он тоже проснулся, она, словно кошка, с удовольствием потянулась.

— Не говорила ли я тебе, что наша близость становится с каждым разом все чудеснее? — сказала она. -

И сегодняшняя ночь не была исключением.

— А я разве не говорил тебе, что ты не сможешь перестать лгать, даже если попытаешься, — парировал он. — Или ты думаешь, что я настолько сосредоточился на собственном удовольствии, что не заметил, что ты удовольствия не получила?

— Плохо же ты знаешь женщин, Роберт, особенно меня. Иногда чувствовать то, что ты делаешь с моим телом, бывает так чудесно, что и словами не выразишь. Хочется просто расслабиться и наслаждаться. А последний раз было особенно хорошо, потому что ты сказал, что любишь меня, а твое тело подтвердило, что ты говоришь правду. Повтори еще раз.

— Мои слова выражают несбыточную мечту, Жуана, — сказал он, — как и те, которые мы говорили друг другу, будучи детьми.

Она вдруг рассмеялась.

— Но мечты иногда сбываются. Давай помечтаем еще немного. Я люблю тебя, даже если реальность одержит над мечтой верх и оторвет нас друг от друга.

— Но прежде чем это случится, знай, что я действительно люблю тебя, — сказал он.

Она уютно устроилась рядом с ним, но вернуть состояние ленивой удовлетворенности не удалось.

— Я намерена оставаться с тобой как можно дольше. Ты поедешь со мной до самого Лиссабона?

— Наверное, нет. Не знаю, каковы планы командования, но, насколько я понимаю, воздвигнутые линии обороны, хотя они и великолепны, едва ли смогут остановить французов сами по себе, без помощи живой силы. Наверное, именно мне со своими людьми и придется обеспечивать оборону живой силой.

— Понятно, — протянула она.

А вот ее миссия закончена. Она выполнила и то, что было ей поручено Артуром, и то, к чему шла три долгих года. И теперь, когда спало напряжение, она чувствовала себя опустошенной. Роберту еще предстояли дела. У нее же больше дел не было.

Он погладил ее по голове и поцеловал в макушку.

— А что будешь делать ты?

— Поеду в Лиссабон. И вернусь к своим белым одеяниям. Тебе не кажется, Роберт, что белые одеяния — великолепная находка для художника, создающего образ? Иногда, правда, они надоедают, но зато всегда интригуют моих поклонников.

— Стало быть, ты останешься в Лиссабоне, — сказал он. — Вполне разумно.

Разумно, но ужасно скучно.

— Возможно, я там не останусь, а уеду в Англию. Я всегда мечтала уехать в Англию и стать настоящей англичанкой. Ты и представить себе не можешь, Роберт, как утомительно не быть своей ни в одной стране.

Но тут ей вспомнился мальчик, который жил в доме своего отца, но которого даже не знакомили с гостями.

— Нет, пожалуй, именно ты можешь представить себе это. Я хочу стать англичанкой. Хочу жить в Англии, хочу выйти замуж за английского джентльмена и иметь английских детей.

— Вот как? — произнес он, снова целуя ее в макушку.

— Лорд Уаймен — полковник лорд Уаймен — несколько раз делал мне предложение. И конечно, снова попросит моей руки, когда я вернусь в Лиссабон. Возможно, я приму его предложение.

— Ты любишь его? — спросил он.

— Болван! — презрительно воскликнула Жуана. — Я люблю тебя, Роберт. Как я могу любить сразу двух мужчин? Он богат, красив, обаятелен, у него множество других превосходных качеств. Он может дать мне то, чего я всегда хотела.

Он ничего не сказал и лишь прижался щекой к ее голове.

— Я не смогла бы следовать в обозе за армией, — сказала она. — Частая перемена мест, неудобства, опасность и тревога не для меня. Я не смогу выдержать, Роберт.

— Понимаю, — сказал он и совсем тихо добавил: — Я и не прошу.

Слова задели ее за живое. Пока он их не произносил, она и не подозревала, что надеется услышать его просьбу поехать с ним. Она мечтала о несбыточном, чего не делала с тех пор, как была девочкой.

— Я очень, очень богата, — неожиданно сказала она, сознавая, что бесполезно бороться с реальностью. — Ты и понятия не имеешь, как я богата, Роберт. Мы могли бы купить в Англии поместье и жить там…

— Нет, Жуана, — покачал он головой. — Я сделал карьеру в армии и останусь в армии, пока я здесь нужен. Армия — моя жизнь. Мне нравится то, что я делаю.

Она рассердилась на него за то, что он такой несгибаемый реалист, за то, что отказывается разделить с ней хотя бы ненадолго ее несбыточные мечты.

— Значит, для тебя армия важнее, чем я? — Но рука ее, не дожидаясь ответа, взлетела вверх и закрыла ладонью его рот. — Не отвечай. Я говорю глупости. Забудь то, что я сказала. Конечно, ты принадлежишь к миру военных. Ты упал бы в моих глазах, если бы соблазнился богатством и удобствами… и любовью. И нам, конечно, нужно расстаться, как только доберемся до Торриш-Ведраша. Сколько нам осталось быть вместе? Неделю? Две? Мы превратим их в самые незабываемые недели в нашей жизни, не так ли, Роберт?

— Да, — ответил он.

— Отступать вместе с армией, — сказала она, — спать и заниматься любовью в палатке каждую ночь. Едва ли такая жизнь может показаться раем любому, только не нам с тобой.

— Мы превратим ее в рай, — сказал он. — Зачем ты пользуешься духами? Твой естественный запах просто великолепен.

Она фыркнула.

— Если бы я появилась на балу в Лиссабоне, источая такой аромат, как сейчас, вокруг меня создалось бы пустое пространство. И мне бы оно не понравилось. Не заняться ли нам любовью еще раз, Роберт? Или мы всех разбудим?

— Если у нас осталось две недели, а может быть, и того меньше, то нам придется научиться заниматься любовью, не поднимая на ноги весь лагерь. Забирайся на меня.

— Обещаю не кричать, — сказала она, осторожно усаживаясь на него и сжимая коленями его бедра.

Она принялась запоминать его: ощущение теплых, узких бедер, прикасающихся к внутренней поверхности ее ног, ощущение его сильных рук, придерживающих ее бедра, ощущение его внутри своего тела. Она наклонилась к нему, чувствуя прикосновение своих грудей к твердым мускулам его груди, потом отыскала его рот и, прикоснувшись к нему губами, ощутила знакомое вторжение его языка.

Она старалась запомнить все, хотя знала, что тем самым отнимает у себя часть удовольствия, потому что любовь нельзя разложить на составные части или сохранить про запас. Наслаждаться ею можно было только здесь и сейчас. Нельзя отложить на будущее ни наслаждение, ни боль.